Памяти отца моего, офицера Советской Армии,
Нигматуллина Мир-Камала Имановича
Отец, между нами не тысяча лет…
Уже за размытою гранью сознанья,
Ты – на госпитальном студеном столе,
Под чахлой лампешкою,
сгусток страданья,
Один, в наготе и бессилье,
Среди –
Отец, не гляди! – помешавшихся далей,
Среди канонады и ада,
один
В глухой молотьбе стервенеющей стали…
Над выбитым полем – как бьющийся нерв,
Огонь пулемета.
Долбящие доты…
Вбит в мемориальный,
обугленный снег
Натруженный след проходящей пехоты…
Но есть еще сон, пеленающий рев,
Развернутый рев атакующих глоток, –
Спасительный сон, пеленающий кровь,
Свинцовые трассы,
грызню пулеметов,
Тела – без движения и без тепла,
В пылающем омуте страха и боли.
…И – белое, зыбкое поле стола
Среди разъяренного,
страшного поля…
За стеклышком хрупким скорбит огонек…
Но, словно предвестник сознания, что ли,
Забрезжил, пробился наверх родничок
Пульсирующей,
нарастающей боли:
Со дна забытья и удушья влеком,
В тяжелом тумане всплывал ты…
Не воздух –
Спирая глухое дыханье, комком
Стояли в гортани балтийские звезды.
Хоть тяжесть бессилья лежала в руках,
Холодное небо смотрело сурово, –
Чуть слышно вздохнуло на горьких губах,
Еще прищемленное слабостью,
слово.
И дрогнули веки – ты выпростал взгляд,
Уже как знамению,
радуясь боли,
И пил – не напиться! – студеный закат
Над полем…
