…И время разломилось… Ты склонилась,
Устала и простоволоса, – ты…
Отсвечивая в будущем, светилось
Немое воцаренье наготы.
И, сжав твои бессильные запястья,
Я жар их целовал. Поймут ли? –
пусть…
И всё нетерпеливей бил нам в пальцы
Переплетённый, воспалённый пульс.
Так тесно ты прижалась,
нет, ты вжалась
В мои надежды, будущие сны
И замерла вот так, и показалось –
Мы, словно веки, плотно смежены…
Я часто падал – жизнь меня швыряла…
Но, словно прикрывая и храня,
Ты обнимала – точно отнимала
У злости и отчаянья – меня.
Ты впитывала боли и усталость…
Да знать бы мне в ознобный час ночной,
Какой ценой всё это доставалось,
Неропщущей тебе, какой ценой!
Что ж из того, что кротко не осудишь,
А лишь вздохнёшь?
И мысли нет больней:
Где в сторону отступишь,
где уступишь,
Там – неизменно женщина сильней.
…Твоё лицо дыханьем обжигая,
Я вжался – неуимчивый тесней.
Ты обнимала, мир преображая
Неутолимой нежностью своей…
Потом уснула, жарко разметалась,
И, глядя в полусонное окно,
Я внял тому, что жизнь моя держалась
На ниточке дыханья твоего…
Я часто падал – жизнь меня швыряла…
Но, словно прикрывая и храня,
Ты обнимала – точно отнимала
У злости и отчаянья – меня.
Ты впитывала боли и усталость…
Да знать бы мне в ознобный час ночной,
Какой ценой всё это доставалось,
Неропщущей тебе,
какой ценой!
Я часто падал – жизнь меня швыряла…
Но, словно прикрывая и храня,
Ты обнимала – точно отнимала
У злости и отчаянья – меня.
Ты впитывала боли и усталость…
Да знать бы мне в ознобный час ночной,
Какой ценой всё это доставалось,
Неропщущей тебе,
какой ценой!
Какой ценой
всё это доставалось,
Неропщущей тебе,
какой ценой!
