* * *
Затерянное в недрах мирозданья,
В плодящихся химерах, бытиё —
Не более чем спазм самопознанья —
Еще возьмет, ревнивое, свое
В потустороннем. Ничего не стоя
Ему, обременительный живым
Харон, присяжный опекун покоя,
Всей кровью, насторожен, внемлет им,
Попутчикам к высотам эмпирея.
На побережье, под ленивый бриз
С востока, биографию, лелея
Подробности, выпрядывают из
Триумфов и деяний, не взыскуя
Акафиста. Нечаянная столь,
В слепом самозабвенья поцелуя,
Спокойней — вразумляющая боль
От встречного укуса, с записною
Блондинкой из ревю. С прохладным «ах!»,
Здесь, под индифферентною луною,
Наглядней в ее плачущих шажках —
Кокетство… Уговорам не внимая,
В прообразах от первого лица,
Жизнь — падчерица смерти, ножевая,
Что послана, пустая, рвать сердца.
И не одна, взывая к нам, погибла
Пока, в ночи, рефлексия твердит,
Что человек — нерв будущего, ибо
В нем прошлое, воспалено, болит —
В прогорклом притяженье отторженья
Бессменно, с запустением в глазах,
Чье воскрешенье — за пределом бденья,
В смертельном обновленье через прах.