С адмиральской, изветренной сталью в глазах,
Попирая дорогу крутыми шагами,
Он пройдёт по посёлку – в собачьих унтах
И протопает дальше – девичьми снами…
Уважает мороз тех, кто справно обут,
Он, увесист, ядреного нрава не прячет…
А на каждый массивный, фасонистый унт
По два пса, говорю вам, пошло, не иначе.
Не с того ли спесив у хозяина взгляд?..
Залихватский всплеснул в говорке оборотец…
А унты пламенеют,
ну, просто слепят,
И роняет ехидный завгар: «Оборотист…
И откуда ж собачки-то?».
Не сапожок
Он выносит вперёд – грузный унт: «Узнаёшь ли?
Это – Шарик мой… А на подкладку – Дружок…»…
Но никак не уймётся завгар – дюже дошлый:
«А других где ж добыл?».
«Тех, браток, подкормил
(Благоверная плешь мне проела: «Прива-адил!...),
До морозов кормил, а затем – застрелил
И, – любуясь унтами, – вишь, в дело наладил…».
«А кормил-то зачем?»…
«Ну, простак так и есть! –
И ухмылка лицом растекается пуще, –
Чтобы сносу им не было, парень, чтоб шерсть –
Ты пошшупай! – была потеплей и погуще.
Ну, а ежели не пожалеешь сальца,
Выйдут, парень, унты-ы-ы!...».
Он не знает, мерзавец, –
Потемнели святые заветы с лица,
И душа, как слеза на щеке, – вымерзает…
Я увяз в обличениях.
Но отчего
Виновато молчит удручённая муза?
Почему,
только вспомню ухмылку его,
Слово стало кургузо и боль заскорузла?
… Он шагает притихшим посёлком, один,
Псы понуро уходят с дороги,
не лают.
Снег визжит, попираем унтами, – под ним,
Как собака, когда добивают…
1989
