Осенний небосвод течёт по лицам,
По голенищам, воспалённым листьям….
Зарница выстывает вдалеке.
Скулит телега,
подвывает тонко
Сиротство обалдевшего лисёнка
В кромешном, душном егерском мешке.
…Над сентябрем висят сорочьи толки…
Ау, лисёнок в егерской светёлке,
Где патронташи, сети и двустволки!
Латунной стужей дышит градобой,
Лукавые мазки светлейших рощиц
И недра хвойных, лиственных урочищ
Опутаны сентябрьской волшбой…
Ночь наползла с ненастьем, резко,
слепо
Разламывая молниями небо,
Над миром – опрокинулась гроза….
И всё – притихло, замерло в природе,
И вздрогнули на невесёлой морде
Тревожные звериные глаза.
Тысячеглазы, подглядели сети,
Как, на тщедушном, медленном рассвете,
Он обнажил молочные клыки,
Пропарывая егерские бродни…
Вот так в нём – постиженье сути бродит
И егерские морщит желваки.
Простудные осины и телеги…
«На шапку!» – подытоживает егерь,
«На шапку…» – вымеряет пальцем ворс,
Примерившись к загривку…
Проворонишь! –
Уже подрос отпрянувший зверёныш,
И в хмурое раздумье – егерь вмёрз.
Уже гудела улица: «На шапку!» –
И выдавила давкой
чью-то шавку,
Стенали стёкла – в пристальных носах…
Воспалены, заглядывали в лица
Позёмку пересыпавшие листья
И, точно лисы, путались в ногах.
Ау, лисёнок! –
Он забился в угол,
Он вздыбил шерсть, а сам глядел с испугом.
Плыл над трубою домовитый дым…
Прижавшись к прутьям тёплою щекою,
Чье милосердье скинуло щеколду,
Распахивая дали перед ним?
Он полыхнул в дверях, он кувыркнулся
Ступенями и волей захлебнулся,
Ликуя, увернулся от меня.
(Рассыпался и задохнулся гомон…)
Слепой стрелою просвистел от дома
Лисёнок,
прожигая березняк…
Наддай, лисёнок!
Шустро, как лисята,
Обочь летят проворные маслята,
И зверобой зализывает след.
Гул за тобой слабеет,
убывает…
В стремительных осинах, выстывает
Летящий алый, радостный рассвет.
Наддай, лисёнок, чтоб с летящим слиться!
Сверкнул ручей…
Вдруг, трепеща, как птица,
Весёлый блик взлетает из-под ног,
И мягкий мох, как мягкий вздох урочищ,
Обнял его.
«Лети куда захочешь!
Будь счастлив, – прошептала даль, – сынок…».
