Северное Приладожье. Край многочисленных рек и озер, болотистых низменностей и скальных водопадов. Ранняя осень. Хвойную тишину нарушали пение редких птиц и быстрые шаги одинокого путника. Это мчался остяк, рожденный в Сургутском уезде Тобольской губернии далекой Сибири.
Остяк был молод, но давно уже успел принять христианство вместе с именем Еремей и отказаться от религии предков, от остяцких богов, в которых перестал верить.
Как Еремей оказался так далеко от дома? Что его забросило на западный край нашей Родины к северному берегу Ладожского озера? Дело в том, что на дворе было начало восемнадцатого века. Годы великих реформ. Дух петровских преобразований проникал в самые глухие уголки огромной России. Не обошел он стороной и Сургутский уезд. Еще год назад Еремей служил в Сургуте, в ясачной конторе: занимался проверкой качества мехов пушного зверя, поступающих от остяцких племен в виде государственной дани — ясака. За время службы в городе менялись воеводы, служивые, появлялись новые люди из центральной России. И каждый нес новые вести — о походах на Азов, строительстве флота, о войне со Швецией. Еремея очень увлекали рассказы. В прошлом году, не удержавшись от соблазна, он отправился зимником с ясачным обозом через Урал в сторону древних русских городов.
Многое было ново для молодого остяка в дороге: большие города и села, огромные заснеженные поля, широкие дороги. Долго ли, коротко ли длилось путешествие, но оно подходило к концу и завершилось в первые дни весны возле восточного берега Ладожского озера у устья реки Сясь на судоверфях, строивших корабли, которым суждено было стать первыми ласточками мощного балтийского флота России. На Сясьских верфях Еремей увидел самого царя Петра.
Назад, в Сибирь, остяк намеревался отправиться с наступлением ближайшей зимы и время до первых снегов решил провести здесь, у берега Ладоги. Почти каждый день Еремей узнавал что-то новое. К началу лета он уже мог отличить русский мундир от шведского, хотя самих шведов ни разу не видел. Понемногу начал разбираться в корабельном деле, привычках и нравах людей, не бывавших за Уралом. С каждым днем все больше проникался духом величия России.
Однажды он узнал, что с другой стороны Ладожского озера, той, что называется Финляндией, в те времена принадлежавшей Швеции, живут народы, известные как вепсы, карелы, саамы, которые очень похожи на остяков. Это сейчас известно, что указанные народности принадлежат к общей финно-угорской группе, а для Еремея новость оказалась неожиданной. Недолго думая, остяк собрался и отправился искать тех, кто по слухам был похож на него. Он попал в одно из племен саамов. Схожесть между представителями общей группы была, но были и различия. К примеру, язык дальних родственников был для Еремея малопонятен. Уроженец Сибири провел на финской земле все лето. Чем он там занимался, неизвестно, скажем только, что язык освоил неплохо.
В один из первых осенних дней князь племени саамов сообщил Еремею, что шведское войско шагает по финской земле в направлении земли русской, к устью реки Сясь, чтобы сжечь, уничтожить верфи, строившие корабли. Наскоро распрощавшись с дальними родственниками, Еремей помчался на восток, чтобы предупредить царя Петра о приближающейся опасности...
Он бежал сквозь хвойную тишину, разрушаемую пением одиноких птиц и звуком собственных шагов. Солнце давно уже скрылось позади в мохнатой зелени деревьев. Приближался вечер. Впереди засверкали воды извилистого, широкого, но неглубокого ручья. За ручьем тропинка исчезала меж скалистых возвышенностей. Еремей пересек ручей и углубился на несколько шагов в пространство, замкнутое с двух сторон грядой неровных невысоких скал. Здесь было сухо и уже темно. Тут и решил переночевать Еремей. Сотворив себе мягкое ложе из хвойных веток, которые он набрал у входа в ущелье, остяк наскоро перекусил, лег и уснул.
Его разбудили звуки голосов неизвестного языка. Выглянув из ущелья, сибиряк разглядел синие мундиры, появляющиеся на свет из-за недалеких стволов деревьев и направляющиеся в сторону ручья. Уроженец морозного края понял, что перед ним шведы, о которых он и намеревался предупредить царя Петра. Единственное, что сейчас мог сделать Еремей, так это встать у входа в ущелье, демонстративно взяв в руки свой лук, которому он доверял намного больше шумного и тяжелого огнестрельного оружия.
Синие мундиры заметили чужого человека, но это их ничуть не смутило. Идущий впереди проводник громко крикнул Еремею на саамском языке:
— Уходи, несчастный! Освободи дорогу воинам своего короля! Короля великой Швеции!
На что Еремей, также на языке саамов, ответил:
— Я русский! Мой долг погибнуть, но не пропустить вас!
После этого сибиряк изъял на свет стрелу, натянул свой надежный лук и выпустил острие, жаждущее смерти, в сторону шведов. И растерялись они. Это сейчас для приведения в боеготовность огнестрельного оружия требуется несколько секунд. В восемнадцатом веке времени требовалось намного больше. Шведы, продирающиеся сквозь леса и болота, не ожидали встретить столь отчаянного храбреца, и ружья их были разряжены. Пока растерявшиеся воины короля Карла двенадцатого засыпали в свои мушкеты порох, пули, пыжи, Еремей успел выпустить навстречу с врагом кучу стрел. Несколько шведских воинов рухнули наземь, ужаленные стрелами смерти. Но вот, наконец, шведские ружья были готовы «огрызнуться» огнем. Грянул залп. Дым окутал шведские позиции сизым облаком, выпуская наружу стаю гневно жужжащих свинцовых пчел. Недолог был полет их. Вскоре Еремей пошатнулся от удара пуль в грудь. Брызнула кровь. Подкосились ноги. Теряя сознание, остяк повалился на землю. Свет начал меркнуть в его глазах. Сибиряк понял, что это конец. Сквозь марево тумана заволакивающего взор, понеслись воспоминания о прожитой короткой жизни: о Сургуте, об оленях на стойбище, о погибшей в голодную зиму семье, о шамане, способном общаться с Богами. Боги... Их много. И главный из них — Номи́-Тору́м. После воспоминаний почти бессознательно зашевелились помертвевшие губы Еремея и произнес он слабым голосом:
— Бог богов, отец Богов, Номи-Торум, помоги мне.
Сквозь шум в ушах послышался тихий далекий голос:
— Ладно, я помогу тебе. Но ты перестал верить в меня, поэтому сделаю это всего лишь один раз...
И тут же резкая боль пронзила тело Еремея, заставляя его прийти в себя. На глазах затягивались смертельные раны. Над скальным обрывом появилась тяжелая черная туча. Сопровождаемая громовым раскатом из тучи выплеснулась ослепительная жирная молния и вонзилась в одну из сторон ущелья, вырывая камни из скалы, словно коршун куски мяса из жертвы. Задрожала земля. Нехотя посыпались вниз булыжники, загромождая собой проход, отделяя Еремея от шведского воинства. Туча неспешно переползла через ручей и несколько раз швырнула молнии в стан противника, призывая его к панике. Начался мощный ливень.
Еремей вернулся к жизни, но остался обессиленным. Через несколько минут после начала дождя он опять рухнул на землю и уснул, забывшись в нужном, как воздух, исцеляющем сне.
Утро. Первый появившийся в ущелье луч солнца, теплый, словно ладошка бабушки, прикоснулся к щеке юноши, предлагая ему проснуться. Еремей открыл глаза. Вспомнились вчерашние события. Сибиряк оглянулся. Камни, высокой стеной загораживающие вход в ущелье, убедили в том, что вчерашние события были правдой, включая разговор с Номи-Торумом. Житель приобья начал карабкаться по острым каменным осколкам вверх. Он с высоты оглядел панораму, и вздох отчаяния вырвался из его груди. По ту сторону преграды почти ничего не изменилось. Тот же широкий ручей, те же деревья и те же синие мундиры между ними. Слегка поредевшие мундиры, но по-прежнему в ужасающем количестве.
Разговоры уже не имели смысла. Поэтому молча, но грозно встал Еремей во весь свой невысокий рост на гребне камней и начал осыпать противника стрелами. Шведы были готовы к этому. Ответный залп прозвучал намного быстрее, чем в минувший день. Воздух взвыл от негодования, сопровождая свинцовые зерна, несущиеся чтобы вонзиться в плоть героя далекой Сибири. Их удар, который был намного сильнее вчерашнего, мощным толчком сбросил Еремея с вершины боготворной преграды. Остяцкое тело безвольной куклой покатилось вниз, в ущелье. Но Еремей еще дышал, был спокоен, он знал, что делать и произнес:
— Кынь-Лунг, повелитель подземного мира, младший брат Номи-Торума, хозяин болезней и насекомых, помоги мне!
Новый, но такой же далекий голос раздался над остяцким ухом:
— Я помогу тебе, но ты перестал верить в меня, поэтому сделаю это всего лишь один раз.
Острая боль, во много раз сильнее боли недавней, пронзила тело Еремея, заставляя затягиваться раны. Послышался неприятный низкий гул. Еремей открыл глаза и увидел, как ущелье заполняется облаком смрадного, болотного цвета, состоящего из слепней, комаров и мошек. Замерев на мгновение, облако через скальную насыпь понеслось в сторону шведов. О штурме каменной крепости уже не было и речи. Шведы, побросав оружие, кричали и пытались отогнать насекомых, проникающих в уши, глаза, нос и рот. Атака сорвалась. Но Еремей не слышал голосов, он вновь уснул, забывшись в исцеляющем сне.
Наступило утро следующего дня. Остяк проснулся, но только разбудило его не солнце, а холод. Из белого небесного покрова сыпался легкий снег. Еремей лежал и думал о том, что для него наступил последний день, что ему уже никто не поможет, что удалось задержать противника на целых два. И вновь полез он вверх по острым камням. Ничуть не удивился, увидев шведов, готовых переправиться через ручей. Вновь встал Еремей на вершине скальных осколков, натянул свой верный лук, но убрать руку с тетивы не успел. Гром шведских мушкетов опередил его, и пули в третий раз за последние дни вонзились в тело Еремея. Но остяк не оступился, не упал. Он стоял, пошатываясь и шептал:
— Неужели все? Неужели я погибну зря, и противники России уничтожат Ладожские верфи — детище царя Петра?
И вдруг невиданные силы наполнили тело Еремея. Его руки натянули лук так мощно, как не делали ни разу до этого. Выскользнула из пальцев натянутая тетива и стрела, словно сокол, устремилась в небо. Перелетев замершее шведское войско, она понеслась вниз и вонзилась в шведского генерала, который сидел на коне позади своих воинов. Сброшенный с коня генерал исчез в приладожских камнях. Шведы, провожавшие взглядом полет стрелы, обернулись в сторону ручья и увидели, как стоявший на камнях маленький воин начал увеличиваться на глазах в несколько раз, освещаемый неизвестным багровым пламенем. В ушах у шведских солдат зазвучали два слитых голоса, пророкотавшие слова:
— Бойтесь Еремея-богатыря!
Ничто не могло удержать от бегства войско в синих мундирах. Солдаты убегали, бросив все, что мешало их бегу. Убегали и клялись, что ни за что на свете не согласятся оказаться в столь страшных местах. А тело Еремея, на этот раз уже действительно мертвое, скатилось в другую сторону боготворной насыпи и скрылось в водах широкого, но неглубокого ручья...
Может быть, Еремей — богатырь и не существовал никогда. И никаких остяков вдоль северного берега Ладожского озера никогда и не было. Но факт остается фактом. Верфи царя Петра у устья реки Сясь с суши нападению не подвергались. В истории России в этих местах враг ни разу не смог проникнуть смертельным жалом в пределы нашей Родины — ни в восемнадцатом веке, ни в девятнадцатом, ни в первую мировую войну, ни во вторую.
Может быть, это дух былинного Еремея-богатыря обитает в тех местах и помогает в защите северо-западных рубежей необъятной России?
Сазанович Изабелла
